Часть третья. Дорога на Запад…
Фронтовые дороги разные, чего только не повидаешь. Теперь мы с боями продвигались на Запад, и многое запомнилось на этом нелегком пути.
Никогда не забыть маленький городок Жиздра. При въезде висит рукой написанный плакат: «Товарищ солдат! Посмотри, что сделали с нашим городом фашистские изверги! Смерть немецким оккупантам!» Действительно, картина не для слабых. Груда кирпича на возвышении -все, что осталось от города. Кругом трупы лежат, над ними воронье вьется, а рядом всюду разбитая техника. С горечью подумал тогда: «Господи, да разве же это люди, которые такое натворили? Зверье и то такого не сделает».
И дальше на нашем пути видели не раз такие вот жуткие картины. На белорусской земле пришлось встречаться с партизанами. Видно было, что воевать эти простые люди хорошо умели. У них даже танки свои были, на них была своя отметка в виде красной полоски. Однажды подъезжаем к небольшой деревушке. Смотрю, девушка в кожаной тужурке, на голове берет, а на нем красная ленточка. Через плечо портупея с наганом. Командует она ребятами, а те тащат кого-то прямо к моей машине. Остановился. Человеку, которого вели, на моих глазах накинули веревку на шею и на телеграфном столбе повесили. А девушка табличку прибила с надписью «Полицай». Дальше шли перечисления его «подвигов»: расстреливал партизан и колхозников, сжег самолично несколько деревушек. Словом, заслуженную казнь выбрали ему партизаны.
Однажды еду лесом за снарядами для своей батареи. Начало темнеть. Лес закончился и началось поле, а потом речушка показалась, через нее мостки перекинуты. Мост старый, неширокий. Свет на минуту включил и вышел из кабины, чтобы осмотреться. И вижу, что по ту сторону перил, ухватившись за откосины, стоят двое мальчишек, похожие друг на друга. Вокруг окопы, колючая проволока, должно быть, недалеко передовая. А невдалеке торчат остовы кирпичных печей — все хаты сожжены.Была деревня и нет ее. Я к детям подхожу — смотрят испуганно. Никак от перил оторваться не хотят. Шел мелкий дождь, а мальчишки в одних рубашонках. Я одного на руки взял, ручки у него ледяные, весь дрожит. Обоих в кабину отнес, крикнул в темноту, может, еще кто-то есть, но в ответ — тишина. Ребята в кабине отогрелись, смотрю повеселели немного. Стал спрашивать, кто такие, но ни слова не услышал в ответ. Когда проезжали мимо склада, замаскированного в лесу, зашел к пожилому солдату. У него тепло, печка топится, варится солдатский суп. Шучу — дескать, привез пополнение. Он ребятишек увидел, и слезы на глаза навернулись, может, своих вспомнил? Оставил их у себя. Как их судьба потом сложилась, не знаю, но почему-то верится, что выжили вместе с тем солдатом, который их приютил. Уж больно он мне показался бывалым и опытным, такой не пропадет! А я, их вспоминая, все время желал всем детям нашим, чтоб никогда они больше войны не знали и таких бед не испытывали.
Однажды зимой, в самый мороз, проезжали мимо сожженной деревушки. Немцы все уничтожали на своем пути, ничего и никого не щадили. И вижу, что посреди этого пепелища стоит домишко обгоревший, но еще крепкий. Из трубы идет дым — значит, жив кто-то! Решил зайти, посмотреть, заодно и погреться. Посреди избы длинный стол, возле него лавка. А на ней сидят в длинных холщевых рубашках четверо ребятишек, старшему лет десять. Хозяин в такой же рубахе, обут в русские лапоточки, а у хозяйки на ногах какие-то тряпки намотаны. Попросил я разрешения погреться, сижу у печки, наблюдаю. Хозяйка только что сваренную картошку в мундире ребятам подает в деревянной чашке, а на столе — ни хлеба, ни соли нет. Ребятишки картофелину за картофелиной уплетают. Спрашиваю: «Что, соли-то нет у вас совсем?» Женщина отвечает: «Ой, сыночек, какая соль? Слава Богу, хоть картошка-то есть». А у меня в кузове целый мешок соли как раз кстати болтался — подобрал его где-то на дороге, выкидывать жалко было. Попросил какую-нибудь посуду дать, пошел к машине, полную миску из мешка насыпал. В избу вошел — хозяйка как увидела такое богатство, в ноги мне кинулась. А мы с ее мужем пошли и весь куль в дом притащили. Пригодится. По дороге он мне рассказал, что не взяли его на фронт, потому что туберкулезом болен. Я еще им на прощание весь хлеб отдал, что был у меня с собой. Дети, словно пряник, этот хлеб ели, а у меня, глядя на них, сердце щемило…
Страшные картинки войны и до сих пор перед глазами. Молодая женщина на перекрестке, привязанная к стулу голой — в теле ее торчит немецкая винтовка со штыком. Неподалеку на тропинке лежит другая мертвая женщина, вся в крови. А рядом кроха — трясет убитую мать и зовет ее громко: «Мама, мама!» Столько ненависти у наших бойцов увидел я после этого! Они готовы были хоть сейчас идти в бой, чтобы уничтожить фашистское отродье.
Заняли мы вскоре город Борисов. Въезжаем туда в полном боевом расчете. В центре бросается к моей машине, чуть ли не под колеса, молодая девушка. Еле успел остановиться. Выходим с командиром из машины, поднял он ее, а она плачет, причитает: «Лучше бы мне погибнуть! Посмотрите, что эти гады со мной сделали!» И показывает нам свои ноги, сверху донизу иссиня-черные. Это фашисты ее сапогами испинали. Успокоили, как могли. Рассказала, что в городе, оказывается, немцы лагерь для советских людей устроили, не кормили, морили голодом, да еще издевались вдобавок. Тут нам человек повстречался — настоящий скелет, кожа да кости. Еле идет, насилу на ногах держится. Говорит еле слышно, просит что-нибудь поесть. А мы вместе с городом немецкий склад с продовольствием взяли. Разрешило командование жителям пользоваться продуктами. Враг был совсем близко, так что надо было быть все время настороже. Как-то у нас произошло ЧП. Молоденький шофер свернул с дороги в лес и заблудился, перескочил на немецкую территорию. Когда немцев потеснили, нашли мы его убитым.С почестями похоронили, а вместо памятника поставили на могилу руль от его машины. Погиб он геройски — рядом с ним немало убитых фашистов полегло. Каждый из этих эпизодов войны всегда живет в сердце и не забудется никогда, сколько бы ни миновало лет. Страшную зарубку оставила проклятая война в памяти…
…Спать нам почти не приходилось. Однажды не выдержал, остановил машину и заснул прямо за рулем. Слышал поначалу, как вокруг ходят люди, ревут машины, а потом словно провалился — крепкий сон сморил. До утра меня никто не тронул, а потом кто-то разбудил и дальше поехали. Солдатики на передовой снаряды ждали, она всего в полутора километрах. А когда наступление готовилось, вообще не до сна стало. Орудия надо было расставить в нужное место, заранее снаряды подвезти, помочь бойцам, чем можно. Готовились целую неделю. Для маскировки только ночью ходили. Но, к сожалению, двое предателей среди наших оказались — сумели перебежать к немцам и сообщить им, что вот-вот наши наступать начнут. Разведчики сразу по ним огонь открыли, но они сумели все-таки вывернуться. Однако разведку не проведешь — их прямо в окопах немецких вместе с фрицами взяли, так что не успели сообщение о наступлении в свой штаб немецкий сообщить. И вот собрали нас всех в лесу, кто от нарядов был в тот час свободен, солдат и офицеров, выстроили в линейку. Командир спросил нас — что делать с предателями? Одни кричат: «Расстрелять, сволочей!», а другие предлагают повесить, как бешеных собак. На втором варианте остановились, и на сосне предателей повесили. А немцев, которых в плен взяли, расстреляли перед строем.
Продолжение следует…
Литературная обработка — Н.Рощина, член Союза журналистов России
